МакеевДон

Я хотела написать об этом давно, в период, который можно обозначить словом «Встреча». Тогда ботсадовские ёлки пахли наступающим Рождеством, а снег при свете фонарей сверкал, словно драгоценные камешки, рассыпанные Серебряным Копытцем. Сад всем своим видом обещал сказку — и не обманул. Сад был одним большим притвором, преддверием храма. В храме жило Чудо.

Я не написала прямо тогда, наверное, потому, что слишком все было живо и наполненно и внутренний трепет мешал эту жизнь хоть как-то «фиксировать». Потом стало сложнее. Казалось, что надо сперва разобраться, расставить все по полочкам, и уж тогда «делиться». А позже поняла, что никогда не будет «по полочкам». Никогда не будет полной ясности и завершенности. И слава Богу.

Я родилась в СССР, этой стране парадоксов, где в Бога не верили, но детей крестили. Крестили и меня, а потом сказали, что Бога нет, что все это — бабушкины сказки. Правда, «бабушки» тогда действительно перестарались. В семилетнем возрасте я гостила в селе у дальних родственников, и баба Оля указала мне на иконы и сказала, что там нарисован Бог. Что Он живет на небе и все видит. И если вдруг чего — обязательно накажет. Но мама велела забыть эти глупости. В ход пошел известный аргумент про славного Юрия Гагарина, который летал-летал, а Бога не видал. Возразить было нечего, да и не хотелось. Мысль о Боге-Надзирателе совсем не радовала — и я о Нем забыла. На время.

До подросткового возраста я хорошо училась, много читала, но потом все изменилось. Как-то очень резко произошел разрыв с детством и открылся новый мир, где ничем не могли помочь любимые книжки, куда родителям в основном доступа не было. Среди моих одноклассников хорошо учиться считалось чуть ли не дурным тоном. Конечно, были ребята-исключения, которые и с учебой справлялись, и позиционировали себя как «нормальных людей», которые регулярно посещают дискотеки, не прочь выпить и покурить и не гнушаются участвовать в «разборках». Но, как правило, выбирать приходилось что-то одно. И этот выбор делал человека либо «лохом», либо «нормальным». В большинстве своем «нормальные люди» учебой не интересовались и о высшем образовании не помышляли. Мне очень хотелось быть «своей» в этом мире, и хотя в глубине души я чувствовала себя белой вороной, пришлось выкрасить перья и помалкивать в обществе, чтобы не распознали по голосу. Называя вещи своими именами, я позволила себе стать полной дурой. Без интересных занятий, серьезных увлечений, безо всякой цели. Училище (поближе к дому), нелюбимая специальность (принимали почти без конкурса), работа на местном заводе.

Что касается веры, то помню, что когда нам, восьмиклассникам, протестанты подарили Новый Завет, я пробовала читать. Евангельские слова вызывали во мне чувство вины и радости. Я знала, что, согласно критерию, данному в этой Книге, я — грешница. Но мне было радостно оттого, что этот критерий существует. Очень трогали слова Христа в Нагорной проповеди и сам Его образ. Иногда пробирало до слез. Но евангельские строки казались недостижимым идеалом, невозможным здесь и сейчас.

Первая поверила мама. Сначала она была «верующей в душе». А когда пришли большие проблемы, душевная боль, упадок сил, случайно познакомилась с женщиной, которая рассказала ей о Боге и отвела на «собрание». Женщина была баптисткой. Она объяснила маме, что душа облегчается покаянием, когда Бог прощает грехи. Покаяние в баптистской общине действительно принесло маме облегчение. Она снова могла радоваться жизни, и я тоже радовалась, глядя на нее: Бог есть, именно Он помог маме. Сама я не хотела вникать ни в какое вероучение; в мамину общину сходила пару раз из любопытства. Познакомилась с местной молодежью. Они мне понравились, хотя показались наивными — поют песни, играют в детские игры. Я чувствовала себя очень взрослой по сравнению с ними. Но не ходить туда больше я решила по другой причине. Не хотелось обманывать себя и других, создавая образ «верующей». Я не хотела меняться сейчас. Мысленно я назначала Богу встречу «когда-нибудь потом».

Почему вера ассоциировалась у меня именно с той баптистской общиной? Дело в том, что Православия мы совсем не знали. Доносились отголоски каких-то праздников, описания обрядов — но это ничего не говорило мне о Боге. Восприятие Православной Церкви у меня, скорее всего, перекликалось с теми кошмарами, которыми меня напугали в детстве, с той убойной смесью мистики и магии, от которой хотелось держаться подальше.

Мама ходила к баптистам регулярно и стала заговаривать с нами о Боге. Я старалась не вникать. Мне было восемнадцать, и свои отношения с Богом я собиралась строить ближе к старости. Но внутри будто поселился червячок, который подтачивал мое спокойствие, не позволял, как прежде, радоваться жизни. Я знала, что за меня умер Иисус Христос, и я должна на это как-то реагировать — узнавать Божью волю, покоряться ей. А я живу как прежде и делаю вид, будто ничего об этом не знаю. Бог предлагает мне самое дорогое, что у Него есть — Своего Сына — а я словно говорю в ответ: «Спасибо, не сейчас. Как-нибудь потом».

Эти мысли подталкивали меня что-то изменить в своей жизни. Хотелось хоть как-то угодить Богу, подлизаться к Нему, что ли — чтоб не так сильно на душе скребло. Я решилась на подвиг: бросить курить и употреблять спиртное — даже по праздникам.

Целый день я ходила окрыленная, в твердой уверенности, что исполняю свой долг перед Богом. А на следующий день нарушила оба своих «табу» — на очередном дне рождения. Просто не смогла сказать «нет». Вместо самодовольства в тот вечер пришло острое чувство стыда и бессилия. Помню, как закрылась в ванной, стала на колени на холодный кафель и долго рыдала. Я плакала перед Богом — это была моя первая молитва. И я тогда поняла, что не хочу больше жить по-своему — хочу по Божьей воле. Для этого нужно было обрести Церковь. И я пошла в ту единственную, которую знала — в церковь моей мамы, к евангельским христианам-баптистам.
Вскоре я стала членом общины, притом очень активным. Давно заглушенный интерес к учебе проснулся с новой силой. Я ушла с нелюбимой работы, стала искать занятие по душе и вскоре поехала в Киев, поступила в христианский университет, основанный баптистским братством. Окончив его «бакалавром богословия», я там же осталась работать, поступив параллельно в обычный государственный вуз изучать религиоведение и философию. Сначала мне предложили должность дежурного администратора — на время, а позже я могла бы преподавать.

Я была рада этой работе. За время учебы университет стал мне родным домом, подарил много хороших друзей. Я с благодарностью вспоминаю преподавателей, которые старались нас научить думать самостоятельно, а не довольствоваться простенькими готовыми схемами. Преподавательский состав был удивительно разношерстным в конфессиональном плане: историю христианства нам читал православный, а патристику — католик. Психология, педагогика, языки читались преподавателями, приглашенными из других вузов. В библиотеке хватало литературы не только протестантской, но и православной, и католической. В общем, это было не «натаскивание», а действительно учеба. Преподавателей-американцев мы редко воспринимали всерьез. Там почти не приходилось думать, надо было просто запомнить. Когда скука одолевала, мы задавали провокационные вопросы и ставили в тупик удивленных дядь, приехавших с искренним желанием нас «просвещать».

Во время учебы я узнала о Православии много нового — во многом благодаря изучению истории христианства, а также искренним и глубоким преподавателям, которых я уважала, а они, как оказалось, уважали Православие. Тогда и мы, студенты, обратили внимание на традиционные церкви, пытались разобраться. Нам было интересно все: вопрос о Причастии, об апостольской преемственности, о традиции… Мы ведь в основном приехали из небольших городов, нашими общинами управляли пасторы, из которых мало кто был действительно образован (понятно, что в советское время верующей молодежи не давали учиться). Зачастую истории Церкви и догматов они не знали, в православное учение не вникали и других учили тому, во что верили сами: Православие — это мертвая религия (слова «религия» и «традиция» были у нас чуть ли не ругательствами, ведь они противостояли «живой вере»). Мы слушали и соглашались — а как было не соглашаться, когда православными считали себя те, кто Библии в руки не брал и в церкви, кроме как на Пасху, не бывал. Но здесь, в университете, Православие начало для нас «оживать». Больше того, оно становилось для нас, студентов-протестантов, интересным.

Однажды на межконфессиональной конференции я познакомилась с православным парнем из Москвы. Мы стали переписываться. Мне было интересно узнавать ответы на свои вопросы «с точки зрения Православия». Это был первый для меня пример настоящей, глубокой церковности. Он говорил со мной как равный с равной, и я не чувствовала в его тоне превосходства «правильной веры». Благодаря этому общению у меня возникало все больше доверия к Православию. Но почему-то было страшно вникать в Православие слишком глубоко.

Когда я осталась жить и работать в Киеве, важно было определиться со «своей» церковью. За годы учебы у меня не появилось здесь одной постоянной общины, где бы я считала себя «дома». Общин христиан-баптистов в Киеве много — большие и маленькие, «современные» и «традиционные», с различными видами деятельности — выбирай любую. На втором году работы в университете я наконец нашла. Моя община была небольшая, но живая и деятельная, туда ходило много молодежи. Мне уже предложили там занятие по душе — петь в местном молодежном хоре. Я бы согласилась…

…Если бы незадолго до этого не обнаружила на столе в одном протестантском офисе журнал. Он был ярким, приятным на вид и назывался «Отрок.ua». Раньше я никогда не видела молодежных православных журналов и очень обрадовалась, когда поняла, что содержание не уступает внешнему виду, что вот он, способ узнать о жизни православной молодежи «изнутри». Захотелось достать побольше этих «Отроков». В «Центре православной книги» мне пояснили, что «Отрок» издается в Ионинском монастыре. Я подробно расспросила, где это и когда можно приходить, и в ближайшую субботу отправилась в Ионинский.

Это были дни Рождественского поста. Ботанический пустовал. Ранние сумерки и сверкающий снег создавали атмосферу таинственную, почти сказочную. Пушистые ёлки пахли детством. А я шла навстречу красивому пению и не знала, что настанет время — и я буду приходить сюда часто. Приходить сюда как в свой Дом.

В тот вечер я купила несколько «Отроков» и еще присмотрела книжку одного бывшего баптиста. Книга называлась «Почему я не хочу быть баптистом и вообще протестантом», но ее я купила позже. А тогда я не могла понять, что со мной происходит. Почему мне здесь так хорошо и не хочется никуда уходить? Шла служба, и я осталась — просто так, постоять… Простояла до конца службы. Ощущение Дома, ощущение Встречи было очень сильным. Я поняла, что хочу прийти сюда еще, и стала приходить регулярно.

По воскресеньям утром я ходила на богослужение к баптистам, а вечером шла в православный храм. Баптистская жизнь давно стала родной, там все было просто, понятно, привычно. Но были сомнения, был главный вопрос: действительно ли я в той Церкви, где Бог действует во всей полноте? Я не могла честно ответить «да». Я уже знала, что в Православии центром всей жизни, всей веры является Причастие. У нас, протестантов, было «хлебопреломление». Да, читались места из Священного Писания о Тайной Вечере, но понимать это надо было символически. В некоторых общинах это также могли называть «таинством», но происходило ли Таинство на самом деле? А если я не уверена в правоте учения моей общины, как же я могу приглашать сюда людей? Ведь это нелепо — самой оставаться здесь, а друзей направлять в православный храм…

В Православии для меня тоже многие вопросы оставались неразрешенными. Молитвы святым, поклонение мощам — все во мне восставало: а вдруг это и правда перед Богом грешно? Вдруг это и есть идолопоклонство? Кроме того, мне казалось жутко несправедливым, что Православие категорично называет себя Церковью, отмежевываясь от всех других христианских конфессий. Неужели весь мой опыт молитв, вся радость жизни с Богом были ложью? Я никогда бы в это не поверила. Признать это ложью — все равно что отказаться от Бога, сказать, что ответы на молитвы были случайностью, а все утешения во времена трудностей — самоуспокоением.

Но Православие покорило меня не логикой, не убеждениями, не добрым отношением — поначалу я никого в храме и не знала. Главное было в другом. В моей душе что-то происходило, и я пыталась разобраться в этом. Весь мой мир, все мое общение было там, в кругу протестантов. Мои друзья, мои родители — все были протестантами. Я не могла не видеть, не помнить и не ценить все хорошее и настоящее, что было у меня «там». А «здесь» — не было практически ничего. Кроме одного друга, и то далекого, и одного храма в саду, который я вдруг почувствовала своим Домом. Туда-то я приходила искать ответ на свой главный вопрос: что делать? Приходила просто постоять, помолчать перед Богом, отдохнуть от тяжелых мыслей.

Однажды я решила: пойду на утреннюю службу в Ионинский, а там — будь что будет. И во время литургии открылась во мне уверенность, что вот он, мой Дом, здесь мое место, никуда я больше не хочу. Точка. Стало легко и спокойно, по-детски радостно. Еще предстояли объяснения с родными, друзьями и на работе. Мне тогда не раз задавали вопрос: что если я пожалею, передумаю, разочаруюсь и в Православии? Я понимала: это не мелочи, не глупости. Но все вопросы отступили на задний план. Была уверенность в главном: вот она — Церковь, в которой живет Правда, в которой живет Чудо. Пусть мне многое непонятно, пусть мне все еще страшно — но я хочу быть в Церкви, жить ее жизнью, участвовать в ее Тайне.

Ну, а дальше началась «жизнь после Встречи». С исповедью и Причастием. С посещением «молодежки» и богословского клуба, попытками участвовать в церковной жизни…

Позже, когда я узнала историю Ионинского монастыря, прочла о его первом настоятеле, немножко поняла, откуда это сильное чувство Дома. Ведь слова Богородицы к преподобному Ионе «принимать всех, кто придет сюда», — это и обо мне тоже! Я на себе ощутила гостеприимство преподобного…

Прошло ровно 2 года. Легко ли жить в Церкви бывшей протестантке? И да, и нет. Легко, наверное, только «верующим в душе». Плоть не всегда в восторге оттого, что надо стоять на богослужении, ведь раньше можно было спокойно сидеть. Это шутка, конечно… Возникают проблемы посерьезнее. Например, когда подступают старые сомнения. Или, бывает, упоминаешь о своем протестантском прошлом и видишь, как в глазах собеседника мелькает страх: надо же, как это тебя угораздило, в секту?.. А у меня и сейчас язык не поворачивается назвать свою прежнюю общину сектой. Ведь то была моя первая ступенька к Церкви, вытащи ее — и вся лестница развалится… Пригодилось частое чтение Библии в прошлом. Сейчас, стыдно признаться, далеко не так часто беру в руки Священное Писание. Но знание библейских историй помогает понимать службу. Кроме того, помогает привычный настрой, что в Церкви нельзя быть просто «прихожанином». Нас так воспитывали в баптистской общине, что все мы несем ответственность за Церковь. Каждый должен участвовать по мере сил и способностей. Каждому найдется свое дело в одном Общем Деле.

Вот и все. Я хотела рассказать о Встрече. Рассказать именно «Отроку». В этой истории он сыграл свою роль. Что если бы его не занесло тогда каким-то ветром в протестантский офис? Что если бы он не попал мне в руки? А если бы не оказался таким красочным, а главное — живым и искренним? Не знаю. Может, я все равно когда-то пришла бы в Церковь. Но Бог устроил так, что именно «Отрок» приветливо встретил меня у входа и проводил Домой. Спасибо.

Вита Петренко

ОТРОК.ua / Как стать православным