МакеевДон

Апостол Павел говорит: чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? (1 Кор. 10, 16). Что говоришь ты, блаженный Павел? Ты желаешь пристыдить слушателей и напомнить о Страшных Тайнах, а называешь эту страшную и грозную Чашу чашею благословения? Да, говорит, сказанное мною немаловажно; когда я говорю: благословение, то припоминаю всё сокровище благодеяний Божиих и великие дары Его. Подлинно, приступая к Чаше и приобщаясь, мы вспоминаем неизреченные благодеяния Божии и всё, что получили, и благодарим, что Он избавил род человеческий от заблуждения, что отступивших далеко Он приблизил к Себе, что не имевших упования и бывших безбожниками в миру Он сделал Своими братьями и сонаследниками. За это и тому подобное мы благодарим Его и с благодарностью приступаем к Чаше. Находящееся в Чаше есть то самое, что истекло из ребра Господа; того мы и приобщаемся. Чашею благословения апостол назвал ее потому, что мы, держа ее в руках, прославляем Бога, удивляемся и изумляемся неизреченному Его дару, благословляя Его, что Он пролил Кровь Свою для избавления нас от заблуждения, и не только пролил, но и преподал ее всем нам. Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? (1 Кор. 10, 16).
Почему апостол не сказал: причастие? Потому что хотел выразить нечто большее, показать совершенное единение. Ибо, приобщаясь, мы не только делаемся участниками и сообщниками, но и соединяемся со Христом. Как тело Христово соединено со Христом, так и мы чрез этот хлеб соединяемся с Ним. А для чего прибавил: который ломим? Это делается в Евхаристию; а на кресте этого не было, но было даже противное: ибо кость Его, говорит Писание, да не сокрушится (Ин. 19, 36). Чего Он не претерпел на кресте, то претерпевает в приношении для тебя и дает преломлять Себя, дабы наполнить всех. Далее, так как приобщающееся отлично от того, Чему оно приобщается, апостол уничтожил и это малое различие. Ибо, сказав: приобщение Тела, хотел выразить еще более тесную близость и говорит: один хлеб, и мы многие одно тело (1 Кор. 10, 17). Что я говорю: приобщение? — продолжает он, — мы составляем самое Тело Его. Ибо что такое этот хлеб? Тело Христово. Чем делаются причащающиеся? Телом Христовым, не многими телами, а одним Телом. Как хлеб, составляясь из многих зерен, делается единым, так что, хотя в нем есть зерна, но их не видно и различие их неприметно по причине их соединения, так и мы соединяемся друг с другом и со Христом. Ибо мы питаемся не один одним, другой другим, но все одним и тем же Телом. Почему апостол и присовокупляет: ибо все причащаемся от одного хлеба. Если же мы питаемся одним и все делаемся одним, то почему не оказываем одной и той же любви, не делаемся одним и в этом отношении? В древние времена у предков наших так было: у множества же уверовавших, говорит Писание, было одно сердце и одна душа (Деян. 4, 32). А теперь не так, но совершенно напротив: между всеми множество разного рода браней; мы, части тела Христова, расположены друг к другу хуже диких зверей. Христос соединил с Собою тебя, так сильно отделившегося от Него, а ты не хочешь даже с братом соединиться надлежащим образом, но отделяешься от него, удостоившись от Господа такой любви и жизни. Ибо Он не просто дал Свое тело, но вместо прежней плоти, которая, по естеству своему происходя из земли, была умерщвлена грехом и лишена жизни, Он привнес, так сказать, другой состав и другую закваску — Свою плоть, которая хотя по естеству такая же, но чужда греха и исполнена жизни, и всем преподал ее, дабы, питаясь ею и отложив прежнюю мертвенную плоть, мы уготовились посредством этой Трапезы к жизни бессмертной.

Зная это, возлюбленные, будем заботиться о братиях и соблюдать единение с ними. К этому побуждает нас великая и страшная Жертва, обязывающая нас приступать к ней с совершенным единодушием и пламенною любовию, окрыляться подобно орлам и таким образом воспарять к самому небу. Где будет труп, говорит Господь, там соберутся орлы (Мф. 24, 28). Трупом Он называет Свое умершее тело, ибо, если бы Он не умер, то и мы не воскресли бы; а орлами называет приступающих к этому Телу и внушает, что они должны возвышаться, не иметь ничего общего с землею и не пресмыкаться, но непрестанно стремиться к Солнцу правды и иметь острое око души. Это — пища орлов, а не галок.

Те, кто достойно причащаются сейчас, встретят когда-то Господа, грядущего с небес; а причащающиеся недостойно подвергнутся погибели. Если никто к одежде царской не посмеет прикоснуться нечистыми руками, — то как мы дерзнем принимать с неуважением Тело Вседержителя Бога, Тело непорочное, чистое, соединенное с Божественным естеством, которым мы существуем и живем, которым сокрушены врата смерти и отверсты своды небесные? Нет, умоляю вас, не будем губить себя бесстыдством, но будем приступать к Телу Христову с трепетом и со всякою чистотою. Когда ты увидишь его предложенным, то скажи самому себе: чрез это Тело я уже — не земля и пепел, уже не пленник, а свободный; чрез него я надеюсь достигнуть небес и уготованных там благ: бессмертной жизни, блаженства с ангелами, соединения со Христом; смерть не устояла, когда это тело было пригвождаемо и уязвляемо; солнце сокрыло лучи свои, увидев это тело распинаемым; раздралась в то время завеса, распались камни, потряслась вся земля; оно есть то самое тело, которое было окровавлено, прободено копием и источило всей вселенной источники спасения — кровь и воду. Хочешь ли еще видеть силу его? Спроси жену кровоточивую, которая прикоснулась не к нему, а к одежде, в которую оно было облечено, и даже не к целой одежде, а к краю ее; спроси море, которое носило его на волне своей; спроси самого диавола и скажи ему: откуда у тебя неисцельная рана? Отчего ты уже не имеешь никакой силы? Как ты подвергся плену? Кем ты удержан, когда предался бегству? И он укажет тебе не на что иное, как на тело Распятого. Им притуплено жало его, Им сокрушена глава его, Им посрамлены начала и власти его; отняв силы у начальств и властей, говорит Писание, властно подверг их позору, восторжествовав над ними Собою (Кол. 2, 15). Спроси также смерть и скажи: чем истреблено твое жало? Чем разрушена твоя победа? Чем сокрушена твоя сила? Отчего ты сделалась посмешищем девиц и отроков, тогда как прежде была страшна властелинам и даже праведникам? И она укажет на него же. Ибо, когда оно было распинаемо, тогда встали мертвые, тогда разрушилась темница их, сокрушились медные врата ее и мертвые воскресли, а все стражи ада пришли в ужас. Если бы тело Христово было подобно другим, то смерть одолела бы, но этого не произошло, потому что оно не было обыкновенным; посему смерть была побеждена. Как принимавшие такую пищу, которой не могут удержать в себе, извергают с нею и то, что было принято ими прежде, так было и со смертию: приняв тело, которого не могла сокрушить, она извергла и то, что имела в себе; приняв его, она испытала болезни рождения и мучилась дотоле, пока не возвратила его. Посему апостол и говорит: расторгнув узы смертные (Деян. 2, 24), Ни одна жена рождающая не мучится так, как мучилась и терзалась смерть, приняв в себя тело Господа. Что случилось с змием вавилонским, который, приняв пищу, сам расторгся (Дан. 14, 28), то же произошло и со смертью. Христос вышел не чрез уста смерти, но растерзав самое чрево этого змия, исшел из внутренности его с великою славою, пролив светлые лучи не до неба только, но до самого горнего Престола; ибо туда Он вознес с Собою и тело. Это тело Он предложил нам в снедь, чем и показал самую сильную любовь к нам. Так Иов, выражая любовь к нему рабов его, сказал, что они от сильной любви к нему часто говорили: о, если бы мы от мяс его не насытились? (Иов. 31, 31). Так и Христос дал нам в снедь собственную плоть Свою, дабы возбудить в нас сильнейшую любовь.

Итак, будем приступать к этому Телу с пламенною любовию, дабы нам не подвергнуться наказанию. Ибо чем более мы облагодетельствованы, тем более будем наказаны, если окажемся недостойными благодеяний. Это Тело почтили волхвы, когда оно лежало в яслях. Люди, не знавшие истинного Бога и чужеземные, оставив дом и отечество, предприняли далекий путь и, пришедши, поклонились ему с великим страхом и трепетом. Будем же подражать хотя этим чужеземцам мы, граждане неба. Они, увидев его в хижине и в яслях и не видев ничего такого, что видишь ты теперь, приступили с великим трепетом — а ты видишь его не в яслях, а на жертвеннике, видишь не жену держащую, а священника предстоящего и Духа, осеняющего предложенное с великою благодатию; и не просто только видишь это тело, как они видели, но знаешь и силу его и всё, что совершилось чрез него. Посему будем приступать с трепетом и показывать более благоговения, нежели те чужеземцы, дабы, приступая к нему просто и невнимательно, не собрать нам огня на свою голову.

Впрочем, говорю это не к тому, чтобы мы не приступали, но чтобы не приступали недостойно. Ибо как опасно приступать без рассуждения, так и не приобщаться этой таинственной вечери есть голод и смерть. Она есть сила для души нашей, крепость для сердца, основание упования, надежда, спасение, свет, жизнь. Отошедши туда с этою жертвою, мы с великим дерзновением вступим в священные обители, как бы огражденные со всех сторон золотым оружием.

Но что я говорю о будущем? Это Таинство и здесь делает для тебя землю небом. Отверзи врата неба и приникни, или, лучше, врата не неба, а неба небес, и ты убедишься в истине сказанного. Что там есть самого драгоценного, то же самое ты увидишь и на земле. Как в царских чертогах всего важнее не стены и не золотой кров, а тело царя, сидящего на престоле, так и на небесах — тело Царя. Но то же самое ты можешь видеть и ныне на земле, видеть не ангелов и архангелов, не небеса и небеса небес, а Самого Владыку всего этого. Не правда ли, что ты видишь на земле то, что всего важнее, не только видишь, но и прикасаешься, не только прикасаешься, но и вкушаешь и, вкусив, отходишь в дом свой? Очищай же свою душу, уготовляй сердце к принятию этих Тайн. Если бы тебе поручено было держать на руках царского сына со всем великолепием его, с порфирою и диадемою, то ты без сомнения отверг бы всё прочее земное. А теперь ты принимаешь не сына царя человеческого, а Самого Единородного Сына Божия, — и как не трепещешь, скажи мне, как не оставляешь пристрастия ко всему житейскому и вместо того, чтобы восхищаться одною этою драгоценностью, склоняешься к земле, предаешься страсти к деньгам и любви к золоту? Можешь ли иметь какое-нибудь извинение, какое-нибудь оправдание? Или ты не знаешь, что Господь твой отвращается от всякого житейского великолепия? Что потому Он благоволил по рождении Своем возлежать в яслях и избрал бедную Матерь? Что потому. Он преданному житейским выгодам отвечал: Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову (Мф. 8, 20)? А что ученики Его? Не ту же ли самую заповедь соблюдали и они, останавливаясь для жительства в домах людей бедных: один у кожевника, другой у изготовителя палаток и торговки одеждой? Они искали не знатных домов, а добродетельных душ. Будем же и мы подражать им: станем восхищаться не красотою столбов и мраморов, а стремиться к небесным обителям, презирать всякое здешнее великолепие и пристрастие к деньгам и возвышаться мыслями своими к небу. Ибо, если правильно рассудить, самый мир этот недостоин нас, не только что портики и галереи. Поэтому увещеваю вас: будем украшать свою душу, устраивать этот дом, которого мы не оставим и тогда, когда переселимся отсюда, дабы нам сподобиться благ вечных благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу вместе со Святым Духом слава, держава, честь ныне и присно и во веки веков. Аминь.